Країна розбитих сердець
Людмила Когут
«Країна розбитих сердець» – друга книжка Людмили Когут – містить повісті та оповідання, стрижневою темою яких є жіноча доля, почасти ...
О романе Людмилы Улицкой «Медея и её дети»
Согласно Ханнеле Койвунен (1995), собственный воображаемый образ человека строится через культуру, и культура производит такие мифы, которые повторяют и укрепляют самопознание человека. Таким образом, мифы работают как зеркала, дающие нам форму, границы и собственное «я» как личностям и членам общества. (Koivunen 1995, 12—13.) Мифы являются культурными рассказами о том, что связывает людей на всех уровнях их существования: на сексуальном, религиозном, культурном и общественном. Люди живут и понимают свою жизнь на основе некоторых рассказов, которые представляют особые инструкции и правила, и таким образом строят общую систему ценностей. (Simonsuuri 1994: 85.) Это значит, что мифы культуры или коллективы влияют на жизнь каждого её члена на уровне психологии, непознанного, отношений и стереотипов, также представлений о себе, но мифы являются также частью формирования общих правил и договоров.
Писательница и биолог по первоначальной профессии Людмила Евгеньевна Улицкая родилась в 1943 году в семье учёных в Давлоканове в Башкирской АССР, но провела детство и юность в Москве. После окончания средней школы она поступила на биофак Московского государственного университета. (Колядич 2005b: 370.) Затем Л. Улицкая работала в Институте общей генетики, но всю лабораторию закрыли из-за распространения Улицкой самиздата. После закрытия лаборатории ей пришлось уйти с работы и стать домашней хозяйкой. Дома она заботилась о своей больной матери и двух детях. Когда её дети подросли, она начала работать завлитом Еврейского театра. В течение работы в театре Людмила Улицкая поняла, что хотела бы писать. После окончания работы в театре в 1982 году она стала писать детские пьесы, и в 1989 году вышел первый рассказ из цикла «Бедные родственники».
Произведением, которое принесло писательнице успех и известность стала повесть
«Сонечка» (1992). Другая повесть «Дочь Бухары» вышла в 1994 году. В этих произведениях, как и почти во всех произведениях Л. Улицкой, центральным персонажем является женщина или молодая девушка. Мужчину Л. Улицкая ставит главным персонажем, например, в премированном романе «Казус Кукоцкого» (2000),
который был первоначально опубликован в журнале «Новый мир» под названием
«Путешествие в седьмую сторону света».
Произведения Людмилы Улицкой приобрели широкую известность также за границей, и первый сборник рассказов «Бедные родственники» (1994) вышел во Франции даже раньше, чем в России. Повесть «Сонечка» получила в 1996 году французскую премию
«Медичи» за лучший перевод года, и в 2001 году роман «Казус Кукоцкого» получил российскую литературную премию «Smirnoff-Букер». (Абашева, Воробьева 2007: 101.) Писательница получила премию «Симона де Бовуар» в 2011 году за описание жизни женщин и содействие равноправию полов
Людмила Улицкая — хороший пример писателя «женской прозы». Согласно М. Абашевой и Н. Воробьёвой, Л. Улицкая успешно использует приёмы «женского письма» 1990 годов, которыми литературоведы считают автобиографичность, тягу к подсознательному, телесность, проблематику отношений мужчины и женщины, мотив письма и самоидентификацию женщины. Центральными для всех произведений Улицкой также являются проблематика семьи, рода, пола, болезни и смерти. Согласно авторам работ о её творчестве, Л. Улицкая умеет по-новому использовать уже ставшие стереотипными приёмы женского письма 1990-х годов.
Согласно Салминен, типичным для произведений Л. Улицкой является сопоставление личной тематики с общей. Например, в «Сонечке» периоды жизни главной героини переплетаются вокруг истории Советского Союза, как и в романе «Медея и её дети». В произведениях Л. Улицкой есть много ссылок на исторические события, как, например, смерть Сталина, преследования евреев во время Второй мировой войны или попытка государственного переворота перед распадом Советского Союза. История всё время является на фоном событий, но самыми важными вопросами выступают выбори и решения людей. Наследственность, родство, единомыслие и толерантность — другие общие темы, актуальные для произведений Людмилы Улицкой
Творчество Л. Улицкой сказано быть толерантным вообще. Особенно хорошо это видно, например, в её произведениях с темой иудейства. Романы «Весёлые похороны» (1997) и «Даниэль Штайн, переводчик» (2006) и пьеса «Мой внук Вениамин» (2008) обсуждают этническое и религиозное многообразие, которое было темой творчества Л. Улицкой уже давно. Эта же самая тема существует и в «Медее и её детях», где являются еврейские и многонациональные персонажи. (Massey Sutcliffe 2009: 496.) Роман
«Даниэль Штайн, переводчик» получил премия Большая книга в 2007 году и итальянскую литературную премию Гринцане Кавур (2008) Л. Улицкая получила за роман «Искренне Ваш, Шурик».
Людмила Улицкая опубликовала роман Зелёный шатёр в 2011 году. В центре романа — история и судьбы трёх родившихся в середине 1940-х годов друзей: Михаила, Ильи и Сани. После этого романа вышли ещё сборники рассказов и эссе
«Священный мусор» (2012) и сборник рассказов «Детство 45-53. А завтра будет счастье» (2013).
Роман Людмилы Улицкой «Медея и её дети» опубликован в 1996 году. В романе рассмотрены жизни Медеи Мендес и её родственников. Главная героиня романа Медея Мендес, урождённая Синопли, — греческая пожилая женщина, живущая в Крыму, на земле, которая была «скифская, греческая, татарская» (Улицкая 2013: 18). Она — бездетная вдова, но она может наслаждаться компанией своих племянников и их детей, когда они каждое лето гостят у неё. Медее пришлось уже в шестнадцать лет заботиться о двух своих братьях и одной сестре, когда их родители погибли и сейчас она участвует в воспитании детей родственников. Хотя у Медеи нет биологических детей, она как мать всей многочисленной семьи.
Типичной чертой для творчества Л. Улицкой в «Медее и её детях» является то, что тут нет одного главного персонажа (Salminen 2012: 257), а несколько центральных образов
одинаково важны, у каждого есть свой рассказ и своя роль в развитии событий. В романе есть очень много персонажей, жизни которых связаны друг с другом через родство, семейные секреты или общего любовника.
В центре романа находится два любовных треугольника: сестра Медеи, Александра, соблазняет мужа Медеи, Самуиля Яковлевича, в результате чего рождаётся младшая дочь Сандры Ника. Эта история повторяется, когда Ника и её племянница Маша влюбляются в одного и того же мужчину, что в конце концов приводит к самоубийству Маши. (Колядич 2005b: 379.) В романе представлены истории жизни многих родственников Медеи, но и других персонажей. Все реально прошедшие исторические и политические события остаются фоном, а первое место занимают судьбы членов Медеиной семьи.
Уже в названии романа видна сильная ссылка на античный миф о Медее. В этом мифе Медея является колдуньей и волшебницей, которая может и вредить и лечить. Она является также принцессой, дочерью царя Колхиды. Медея влюбляется в аргонавта Ясона и помогает ему получить золотое руно от царя Колхиды, чтобы он достал свой престол в Иолке. Медея помогает ему, обманывает своего отца и уезжает с Ясоном в Иолке, где сводный брат отца Ясона Пелий не отказывается от престола. Медея убивает Пелея, и Медея и Ясон бегут в Коринф, где у них рождаются два сына. Со временем Ясону начинает надоедать жена, и он делает предложение дочери царя Коринфа, которая отвечает утвердительно.
Медея вынашивает план мести и просит своих сыновей, чтобы они подарили дочери царя золотой венок и роскошную мантию. Однако венок и мантия были отравлены Медеей, и царевна умерла вместе с отцом, который старался её спасти. Ясон идёт навестить детей и покарать Медею, но находит своих детей убитыми их матерью. Медея уезжает на посланной Гелиосом колеснице, которые тянут драконы. Ясон остаётся один и смотрит, как Медея ускользает в воздухе.
Когда Медея влюбляется в Ясона, она становится образом промежуточного пространства, она является одновременно иноземкой и принцессой. Особенно интересным образ Медеи делает то, что она одновременно и убийца, и жертва. Еврипид делает в своей трагедии (около 431 г. до н.э.) Медею неким образом героиней. В трагедии Еврипида подчёркивается противоположность греков и иностранцев, но также мужчин и женщин. Также выявляется противопоставление культуры и природы, и акцентируется роль Медеи как образа промежуточного пространства.
Миф о колхидской Медее изменился со временами и в устной и в письменной форме рассказывания, как и все мифы. Из неё делали многочисленные версии и ревизии, но всегда как ядром мифического рассказа остались злое колдовство, (дето)убийство и предательство. Особенно этот образ детоубийцы женские писатели переписывали по- другому, как это делает Людмила Улицкая у которой Медея является милосердной пожилой женщиной. Аллюзии на Медею использовали также, чтобы показать некрасивую сторону жизни, как в рассказе «Медея» Людмилы Петрушевской с такими темами как самоубийство и детоубийство.
Феминистское литературоведение изучает в том числе проблему изображения человека в литературе. Традиционные герои русской литературы — это всегда мужчины, и под человеком понимается в литературоведении (и в обществе вообще) обычно мужчина. Женские образы и изображение человека в литературе не совпадают.
Не все авторы-женщины принимали эти созданные культурой стереотипные и нереальные образы женственности без критики, но некоторые писательницы стремились расширить представления о женственности через литературу. Они, например, создали новые женские образы, новые репрезентации. Женщины сопротивлялись доминирующим представлениям о женщине, например, через переписывание мифов. Они включали в мифы новые аспекты или создавали совсем новые мифические образы с точки зрения женщины.
В своей романе «Медея и её дети» Людмила Улицкая переписывает некоторые мифические образы женственности: мифический образ Медеи, миф идеального материнства Мадонны и образ Матери-Природы матриархального мифа.
Древнегреческий миф о Медее получил большое распространение и стал основой многих произведений литературы и искусства, как, например, романа Кристы Вольф «Медея. Голоса» (1993), музыкальной трагедии Марк-Антуана Шарпантье «Медея», (1693) и фильма «Медея» (1969) Пьера Паоло Пазолини, главную роль в котором сыграла Мария Каллас (Википедия, www).
В произведении Л. Улицкой «Медея и её дети» видны интертекстуальные моменты, связанные с античным мифом о Медее. Самое название романа является ясной ссылкой- референцией на классический миф о Медее, миф о ведьме, которая обманывала своего отца и убивала много людей, среди которых и своих сыновей. Уже во Введении настоящей работы мы рассказали главные события этого мифа. В этом разделе мы рассмотрим сходства и различия между образами женственности, представленной в романе Людмилы Улицкой и первоначальным мифом о колхидской Медее.
Первое, что позволяет говорить об интертекстуальных связях – имя героини. Второе, что очевидным образом объединяет два текста и двух Медей, — это Греция. Медея древнего мифа родилась в Колхиде, которая находилась на территории нынешних Грузии и Турции. Древняя Греция была огромной, она достигала, например, территорий нынешних Кипра, Италии и Турции.
Медея Мендес романа Л. Улицкой также является гречанкой:
Медея Мендес [---] — если не считать её младшей сестры Александры, [---] осталась последней чистопородной гречанкой в семье, поселившейся в незапамятные времена на родственных Элладе таврических берегах. Была она также в семье последней, сохранившей приблизительно греческий язык, отстоявший от новогреческого на то же тысячелетнее расстояние, что и древнегреческий отстоял от этого средневекового понтийского, только в таврических колониях сохранившегося наречия.
Как можно видеть из приведённого выше отрывка, Крымский полуостров был колонией Древней Греции, но тогда его называли Таврией. «Родом она (Медея Мендес — ЭЛ) была из Феодосии, вернее, из огромного, некогда стройного дома в греческой колонии, давно слившейся с феодосийской окраиной.» Её мать, Матильда, была из Батуми, Грузии.
От романа веетчувством древности и истории Греции и Крыма. На страницах книги описывают, например, традиционное жильё в Крыму, саклю:
Кухня была сложена из дикого камня, на манер сакли, одна стена упиралась подрытый склон холма, а низенькие, неправильной формы окна были пробиты с боков
Вообще Медея Мендес ведёт себя как настоящая гречанка. Она умеет готовить пахлаву , ходит в греческую церковь до её закрытия и завязывает шаль по-гречески:
Черная шаль не по-русски и не по-деревенски обвивала ее голову и была завязана двумя длинными узлами, один из которых лежал на правом виске. Длинный конец шали мелкими античными складками свешивался на плечи и прикрывал морщинистую шею.
Кроме греческих традиций, в книге касаются и татарских традиций, которые тоже являются ценной частью крымской истории.
Крымская природа показывается в романе экзотической и сказочной, как в древнем мифе:
Но с последнего участка карнизной тропы замок все-таки открылся. Это был известняковый выветренный массив, вздымавший вверх разновысотные готические шпили. Материковый гранит отрога Карадага, вулканические туфы и третичные отложения образовали [---] совершенно уникальное соединение геологических пластов, какого нет нигде на Земле. Многометровые сосульки, казалось, росли вверх, местами вертикально, местами, где открывалось господство какого-то постоянно дующего ветра, они дружно отклонялись в одну сторону, как высунувшиеся на поверхность щупальца гигантского подземного животного.
Таким образом, центральный топос романа Л. Улицкой, — ссылается на пространство античного мифа.
Медея античного мифа является ведьмой, которая умеет оживлять мёртвых и лечить людей, но она также занимается чёрным колдовством. Главный персонаж романа
«Медея и её дети» Медея Мендес обладает некоторыми похожими способностями, например, искусством врачевания, поскольку она является медсестрой, работает в маленькой сельской больнице. Всё военное время она работала там фельдшером и продержала больницу одна . Кроме того у нее есть и еще некоторые необычные свойства: способность находить пропавшие вещи и «исключительная способность к ночному видению» , которой владеет и внучка её сестры, Александры, Маша .
Как и царевна-колдунья Медея, Медея Мендес знает травы, которые растут на склонах крымских гор, и знает, как их использовать:
Ходила она не праздно, была собирательницей шалфея, чабреца, горной мяты, барбариса, грибов, шиповника [---]. [---] Она не только помнила, где и когда можно взять нужное растение, но помнила, про себя, как с десятилетниями медленно меняется зеленая одежда: заросли горной мяты спускаются вдоль весенних промоин восточного склона Киян-горы, вымирает барбарис от едкой болезни, съедающей нижние ветви, а цикорий, напротив, идет в подземное наступление, и корневища его душат легкие весенние цветы.
Медея Мендес была медсестрой и работала одна фельдшером в сельской больнице в течение второй мировой войны, куда только в пятьдесят пятом году прислали врача. Её муж Самуил Яковлевич заболел серьёзно в 1951 году, и у него вырезали большую часть толстого кишечника, и в бок сделали стому. Медея лечила его с помощью трав и пыталась облегчить его страдания:
Медея кормила его одними кашами и поила травами, которые сама и собирала. [---] Ранним утром она [---] снимала нескладный и грубо сделанный аппарат с больного бока, чистила, обмывала рану отваром ромашки с шалфеем. [---] Она знала, что делала: травы вымывали из него яд болезни [---]. [---] Иногда [---] образовывалось какое-то внутреннее препятствие, и тогда Медея промывала стому кипяченым подсолнечным маслом, и опять все налаживалось.
Таким образом, вторая параллель между античной Медеей Улицкой – особые, в определённом смысле мистические качества, которые говорят, что современная Медея тоже отчасти «колдунья».
В античном мифе о Медее происходят довольно много обманов и убииств: Медея обманывает отца, убивает Пелея, убивает также царевну Коринфа и своих собственных детей.
В романе Л. Улицкой обман проявляется в форме измены супругу и сестре, однако измены совершает не Медея, а её сестра Сандра. Сестра Медеи Мендес, Сандра, от природы лёгкомысленная, у неё всё время какие-то романы, также во время брака, и также с женатыми мужчинами:
В конце марта стали приезжать всякие ученые, жизнь оживилась, к тому же планерная станция, [---] завелись широкоплечие спортсмены и романтические изобретатели. По этой причине к приезду прошлогоднего геолога Сандрочка была уже влюблена в планериста, которого через месяц сменил его брат-близнец [---].
У Сандры родилось четыре ребёнка: Сергей, Лидия, Вера и Ника, от разных отцов. Первый брак с отцом Сергея, Алексеем Кирилловичем Миллерем закончился через три скучных года «скандально: застал-таки ее в неуродный час Алексей Кириллович с глухонемым красавцем истопником, обслуживающим тимирязевские дачи» . У Сандры были и другие связи, например, с молодым актёром и знаменитым академиком, но самая тайная связь у неё была с мужем Медеи, Самуилом Яковлевичем.
Эта семейная тайна раскрывается Медеей только через год после смерти мужа, хотя позже оказывается, что все остальные, кроме Медеи, знают о связи. В 1953 году, через год после смерти Самуила, Медея находит старое письмо от Сандры. Она пишет Самуилу, что он догадался правильно: отцом её младшей дочери, Ники, является он. Но Самуилу обязательно надо забыть об этом, потому, что её сестра не должна узнать.
Сандра знает, что знание этого факта разбило бы не только их отношения, но также сердце невольно бездетной Медеи:
«Самое главное, чтобы сестре ничего не пришло в голову. А то у меня и так угрызения совести, а уж что со мной будет, если она что-нибудь узнает? А с ней?»
Медея не знает, как относиться к тому факту, что у покойного мужа и её сестры есть общая дочь, потому, что «не было уже в живых Самони, [---] и невозможно было с ним посмертно выяснять отношения» . Медея чувствует себя оскорблённой, преданной:
Мужем она была оскорблена, сестрой предана, поругана даже самой судьбой, лишившей ее детей, а того, мужнего, ей предназначенного ребенка вложившей в сестринское веселое и легкое тело...
Медея езжает в Ташкент, столицу Узбекистана, где живёт закадычная подруга детства и жена её брата, Фёдора, Елена. Медее очень хотелось рассказать всё Елене, но приехав, она понимает, что Елена и сама обманута: её приёмный сын Шурик на самом деле незаконный (побочный) сын её же мужа, Фёдора. Медея молчит о своем открытии, но брат её, Фёдор, знает, какой проницательной является его сестра, когда дело идёт о генетике. Он рассказывает, что все остальные давно узнали в мальчике кровь семьи Синопли, кроме Елены, которая такая же «святая дура», как и Медея, «ничего не видит» (200). Из этого горького высказывания Медея понимает, что она сама была наивной, подобна Елене:
Она долго лежала без сна [---] и соединяла давние слова, мимолетные взгляды, умолчания и, соединив все воедино, поняла, что секрет Сандрочкиного последнего ребенка ни для кого, кроме нее, не был секретом и, судя по всему, знала даже Леночка, но, при всей своей болтливости, пощадила Медею. Но была ли Леночка столь же простодушна, знала ли, что принимает в дом полубрата к своим детям?
В конце концов Медея решает не рассказывать Елене ничего, хотя поделенная тайна могла бы их сблизать. Она возвращается домой и перестаёт общаться с сестрой Сандрой на 25 лет.
Страстность и склонность к обману передаётся и дочери Сандры Нике, которая становится соперницей своей племяннице Маше, так как они обе любовницы одного человека — Бутонова. Маша в результате психически заболевает и погибает.
В романе Л. Улицкой много измен и обманов (изменяют Сандра, Ника, Маша и Самуил). Центральный персонаж книги Медея Мендес видела всякие отношения в течение своей жизни:
Молодые женщины с малолетними детьми приезжали обычно в начале сезона, их работающие мужья проводили здесь недолгое время, недели две, редко месяц. Приезжали какие-то друзья, снимали койки в Нижнем Поселке, а по ночам приходили тайно в дом, стонали и вскрикивали за Медеиной стеной. Потом женщины расходились с одними мужьями, выходили за других. [---] На глазах Медеи произошел взаимообмен двух супружеских пар, горячий роман между своячениками с возрастной разницей в тридцать лет [---].
Медея сама знала обо всех этих связях, но никогда не делала обвинительных или неодобрительных комментариев, а молчала. Отношение автора книги к «легкомыслию» и романам хорошо выражает следующее замечание:
Медея была глубоко убеждена, что легкомыслие приводит к несчастью, и никак не догадывалась, что легкомыслие с равным успехом может привести и к счастью и вообще никуда не привести
Медея-колдунья античного мифа не переносит связи между своим мужем и принцессой Коринфа, мстит Ясону за это, убивая их общих детей. Не только Ясон, но и Медея сама страдает от своего злодеяния.
В романе «Медея и её дети» никто не мстит никому за измену. Маша сама страдает от связи с Бутоновым. Она становится одержимой навязчивой идеей о Бутонове. Она
пишет ему письма, хотя он не отвечает, представляет что он её любит, хотя он никогда этого не говорил. Бутонов разрушает Машино психическое и физическое здоровье, и это репрезентируют физические травмы, которые Маша получает:
И это тоже было маленьким событием их жизни — как и порезанный палец, как ссадина или синяк, полученные Машей в любовных трудах. То ли дом Бутонова был к ней враждебен, то ли она вызывала Бутонова на некоторую сексуальную грубость, но таких маленьких травм было множество, и этими памятными знаками страсти она даже немного гордилась.
Муж Маши, Алик, не мстит Маше, а наоборот беспокоится о её здоровье, когда Маша начинает галлюцинировать.
Сама Медея Мендес никого не обманывает. Она чувствовала себя преданной мужем и сестрой. Но муж уже умер, с ним было невозможно выяснить дела. Сестре она никогда не звонила и двадцать лет ее не видела, но в конце концов Медея прощает Сандру и встречается с ней после смерти Маши:
Медея [---] никак не могла осознать, почему это получилось, что она не видела самого дорогого ей человека четверть века, — и ужасалась этому. Ни причин, ни объяснений как будто не было.
После Машиной смерти Сандра гостила у Медеи каждое лето и провела последний год Медеи вместе с ней и Иваном Исаевичем. И Самуила Медея простила уже давно:
За долгие годы — почти тридцать лет, — прошедшие с его смерти, само прошлое видоизменилось, и единственная горькая обида, выпавшая ей от мужа — как ни удивительно, уже после его смерти, — растворилась, а облик его в конце концов приобрел значительность и монументальность, которой при жизни и в помине не было. Вдовство длилось уже значительно дольше брака, а отношения с покойным мужем были по-прежнему прекрасными и даже с годами улучшались.
С античным мифом о колхидской ведьме Медее строго связано мщение и особенно ужасный характер этого мщения — детоубийство. В романе «Медея и её дети» нет мести и, конечно, нет детоубийства. Напротив — в семью принимают и чужих детей. В
романе появляются много персонажей-детей, но никого из них не убивают. В основном роман передаёт тёплое и заботливое отношение к детям.
Центральный персонаж книги Людмилы Улицкой Медея Мендес отличается от колхийдской Медеи тем, что у неё нет своих биологических детей, у неё даже нет приёмных детей. Но — она объединяет вокруг себе всю семью. В книге существует много других, отличающиеся друг от друга, видов материнства. Эти различные виды материнства мы будем обсуждать в разделе 6.1.2. «Мадонна — идеальное материнство».
Таким образом, можно сказать, что в романе Улицкой мотив мести, предательства и детоубийства обсуждаются, но совершенно иначе, чем в античном мифе.
Таким образом... В древнегреческом мифе о Медее женщину представляют коварной ведьмой, огорчённой мстительницей. Она умеет колдовать и использовать (волшебные) травы, и эту способность она использует только с дурными целями, в том числе для убийства других людей. До нас дошла версия мифа, в которой Медея убивает своих детей с единственной целью отомстить Ясону за то, что тот ее бросил.
В романе «Медея и её дети» одноимённая героиня Медея также умеет использовать травы, но с добрыми намерениями, она, например, лечит больных. Медея Мендес владеет также другими способностями, которые можно называть в какой-то мере волшебными: способностью находить пропавшие вещи и ночном видением. Кроме этих свойств двух Медей соединяют Греция и сильные чувства.
Однако, Медея Мендес Л. Улицкой не мстит и не убивает. Женщины этого романа любят детей и заботятся о них. Женственности в античном мифе о Медее изображается через образ коварной колдуньей, огорчённой мстительницы, ужасной убийцы. Женственность – это что-то разрушительное и опасное.
Роман «Медея и её дети» «переписывает» этот миф женственности, противопоставляя ему историю, где предательство прощают, исключительные способности используют с хорошими намерениями и детей любят и воспитывают коллективно.
В романе Людмилы Улицкой «Медея и её дети» представлены различные матери и различные типы материнства. В данном разделе мы обсудим образ материнства этого романа в сравнении с образом женственности, предоставленной мифом о Мадонне, идеальной матери патриархального общества.
Название романа «Медея и её дети» ясно отсылает к теме материнства. Эта тема действительно часто встречается на страницах романа, поскольку среди персонажей много матерей. Однако, у центрального персонажа, Медеи Мендес, нет своих биологических детей, и нет даже приёмных детей, хотя название романа создаёт такое представление.
Но у Медеи все же была возможность в какой-то степени испытать материнское чуство и получить опыт материнства. Она, например, стала заботиться о двух младших братьях и сестре после смерти их родителей, будучи молодой девушкой в возрасте шестнадцати лет. Отец четырнадцатых детей Георгий Синопли погиб при взрыве корабля и их мать Матильда погибла природах четырнадцатого ребенка через девять дней после взрыва.
Осталось тринадцать детей, из которых пятеро были старше и семеро-- младше Медеи. Младших отдали в семьи родственников и старших сестёр, но два самых младших брата и восемилетняя Александра остались с Медей и одноглазой нянькой Пелагеей
Особенно сильно, однако, Медея испытала чувство своего рода материнства, когда она заботилась в Москве о первом ребёнке Сандры Сергее:
В этот месяц, первый месяц жизни Сережи, она со всей полнотой пережила свое несостоявшееся материнство. Иногда ей казалось, что грудь ее наливается молоком. В Феодосию она вернулась с чувством глубокой внутренней пустоты и потери.
Из цитаты, представленной выше, можно сделать вывод, что Медея очень хотела бы стать матерью, и её сердце разрывается при виде детей близких. Но она не чувствует жалости к самой себе, а примирятся со своей судьбой и радуется детям родственников:
Спустя много лет бездетная Медея собирала в своем доме в Крыму многочисленных племянников и внучатых племянников и вела над ними свое тихое ненаучное наблюдение. Считалось, что она всех их очень любит. Какова бывает любовь к детям у бездетных женщин, трудно сказать, но она испытывала к ним живой интерес, который к старости даже усиливался.
У сёстры Медеи, Сандры, четыре ребёнка, и у каждого из них свой отец. Третий и последний муж Сандры, Иван Исаевич, не знает о её яркой любовной жизни, а видит в
Сандре порядочного человека, и её семья ему нравится. Отношение матери и детей являются дружескими:
Он видел здесь не страх и почтение к родителям [---], а веселую любовь детей к матери и теплую дружбу между всеми. И удивлялся и восхищался.
Сандра возьмёт к себе внучку Машу после ее прыжка из окна в семь лет. Она любит свою внучку в эту минуту горячее, чем своих собственных детей, и чувствует благодарность за то, что девочка живёт с ней и чувствует себя в безопасности с ней. Кроме Сандры, также Ника, дочь Сандры, которая на шесть лет старше Маши, стала заботится о племяннице, которая боялась темноты и просыпалась от кошмаров. Ника испытывала, в какой-то мере, чувство материнства будучи очень молодой. В возрасте тринадцати лет она спала возле Маши, держала её по ночам за руку, заплетала её косы. Ника чувствует, что истратила свой материнский инстинкт на Машу, когда была только подростком:
Много лет спустя, уже родив Катю, Ника признавалась Александре, что, видимо, потратила весь первый материнский пыл на племянницу, потому что никогда не испытывала к своим детям такой трепетной любви, такого полного принятия в сердце другого человека, как это было в первые годы жизни Маши в их доме.
Кроме своих собственных детей, Ника заботилась много лет и о сыне от первого брака отца Кати, молодого режиссёра. Она «ласкала и заботилась» о нем, и даже бросив режиссёра, «долго еще продолжала таскать мальчика за собой» (50). В романе «Медея и её дети» встречаются и другие дети, принятые в другую семью, например, приёмный сын Елены Шурик, о котором мы уже рассказали в разделе 6.1.1. «Медея коварная ведьма-убийца», и приёмные дети Медеиной старшей сёстры Анели, Ниночка и Тимур.
Никиным педагогическим талантом восхищается Нора, курортница, проводящая лето с пятилетней дочкой у тёти Ады, живущей недалеко от Медеиного дома. Нора является
неуверенной о себе и своём материнстве. Она всё время сравнивает себя с другими матерями, оценивает их отношения к детям и даже завидует им:
«Господи, какие же нормальные человеческие отношения, никто ничего друг от друга не требует, даже дети» — вздохнула она
В книге «Медея и её дети» Нору сопоставляют часто с ребёнком и однажды с котёнком. Она одета как её дочь Таня, и Георгий считает её девочкой-подростком, когда видит её издалека рядом с Таней. Это и её неуверенный облик, с нашей точки зрения, намекают на ее на наивность, неопытность и невинность. Однажды Георгий сравнивает её с образом Мадонны:
Лоб ее, когда она подобрала волосы, оказался слишком высок и крут, как бывает у малых детей и у немецких средневековых мадонн, и этот недостаток делала ее лицо еще милей
Несмотря на косвенные намёки и прямую ссылку на миф о Мадонне ближе всего к этому мифу приближается Алдона, жена Гвидаса, племянника Медеи. У Алдоны родился парализованный сын Виталис, который не могло ходить и еле говорил. У Алдоны был также старший сын, Донатас, от предыдущего брака. Донатас стал ревновать к своему брату и переехал к отцу, и позже к бабушке по отцовской линии. По воскресеньям Алдона ездит на поезде к Донатасу, который, пряча свою радость, берёт дорогие игрушки, принесённые матерью. Бывшей свекрови Алдона приносит продукты, которые принимаются молча. Алдона занимается с сыном математикой и литовским языком, и уезжает последним поездом. Она чувствует вину и ущербность, потому что не может быть полноценной матерью обеим сыновьям. Кроме того, ей кажется, что никто её не ценит, не благодарит:
С тяжелым чувством Алдона уезжала из Вильнюса, оставив малыша с Гвидасом, с тяжелым сердцем уезжала из Каунаса, а самым горьким было чувство собственной инструментальности: всем нужны были ее заботы и труды, ее старание, никому — ее любовь и она сама.
Алдона чувствует себя недостойным человеком. Никому не нужна она, а нужны только её забота и поступки. Самоотверженное материнство Алдоны приближается к
идеальному материнству Мадонны и вообще патриархальному идеалу женщины. По этому идеалу женщина является любящей, удовлетворяющей потребности своей семьи, самоотверженной и адаптирующейся (Korte: 106—107). В христианском мифе о Мадонны акцентируются такие свойства, как девственное, несексуальное материнство и покорность. Конечно, девственное и несексуальное материнство невозможно для обыкновенной женщины. Алдона покоряется своей судьбе и удовлетворяет потребности своей семьи, но эта самоотверженность огорчает её:
Она погружала пальцы в землю, и все то злое электричество, которое вырабатывалось от сверхсильного терпения и напряжения, стекало в рыхлую буро-песчаную грядку, утыканную стрелами лука и розеточной листвой редиса. Горькие овощи особенно хорошо родились на ее грядках...
Хотя мы выше выразили мысль о том, что Алдона ближе всего к мифу о покорной и самоотверженной Мадонне, она не является идеальной. Она сердится и устает под бременем забот о своем сына с недостатками умственного и физического развития. Кроме того, ее отношения с другим сыном сложные. Однако ситуация Алдоны похожа на ситуацию Девы Марии в том, что материнство может быть трудным и оно может привести иногда и к страданию и горю.
В «Медее и её детях» матерью можно стать без собственных, биологических детей: Медея заботится о своих младших братьях и сестре, и позже о своих племянниках, Медеиная сестра Анеля усыновила двух детей, Елена принимает в семью сына от любовной связи мужа, Ника заботится долго о сыне предыдущего мужа, и Машу бабушка и тётка принимают в свои сердца, как собственного ребёнка.
У Сандры и Ники рождаются дети от разных мужчин, но это не значит, что они плохие матери. Наоборот, Ивана Исаевича восхищает лёгкие и дружеские отношения матери и детей и сама прилежная мать Нора много раз восхищается тем, как умело Ника обращается с детьми: «никаких увещевании, объяснений, доводов»
Образ материнства, представленный романом «Медея и её дети», является многосторонним, но матерей, подобные идеальной Мадонне, в романе нет. Матери этого романа не родили девственно, они живут свои жизни и делают ошибки, как все люди. Нам кажется, что роман показывает то, что материнство не нужно строго определять и этого нельзя сделать
В мире не бывает совершенного материнства, и матерью можно стать даже без собственных, биологических детей. Медея Мендес — бездетная женщина, но, на наш взгляд, её можно считать также матерью. Она как мать большой семьи, когда почти весь род собирается вокруг неё каждое лето. И благодаря этому, она является ценной хранительницей и продолжательницей рода. Мы считаем, что очень хорошо описывает отношение романа к материнству и воспитанию детей следующая цитата:
[В]се дело в том, что детям у них отводилась определенная часть жизни, но не вся жизнь
Эта цитата и Медеиное желание, чтобы Алдона отпустила бы «сама себя от вечного материнского рабства» говорят о том, что материнство не должно быть жертвенным или становиться «рабством» (213). Дети не должны быть единственным содержанием жизни женщины, у нее есть долг не только перед детьми, но перед самой собой.
В романе «Медея и её дети» можно увидеть в какой-то степени ссылки на матриархальную парадигму. Матриархат является культурной парадигмой, с помощью которой понимают действительность. Матриархальную парадигму характеризуют органическая, медленная трансформация, тесная связь с природой, питательное и ухаживающее отношение к младшим и более слабым, и мифическое понимание мира. Время понимают циклическим, также человеческая жизнь и изменения женского тела понимаются как циклические.
В матриархальной культуре женщина является формой проявления великой Богини- матери или Матери-Природы, и каждый человек представляется ребёнком Матери- Природы. Таким образом, мать является символом единства семьи и рода, и власть матери — это власть мифическая и авторитетная.
Про роман Людмилы Улицкой «Медея и её дети» в какой-то степени можно сказать, что ее герои понимают действительность с помощью матриархальной парадигмы. Это проявляется, например, во многочисленных описаниях природы. Медея Мендес прожила всю жизнь в Крыму и только дважды за всю жизнь выезжала из Крыма. У Медеи есть особое отношение к окружающей природе; вся округа ей известна, она уважает природу и благодарит за её дары:
Крымская земля всегда была щедра к Медее, дарила ей свои редкости. Зато и Медея благодарно помнила каждую из своих находок вместе с самыми незначительными обстоятельствами времени, места и всеми оттенками испытанного когда-то чувства [---]
Медея кажется даже сливаться с окружающей природой:
Для местных жителей Медея Мендес давно уже была частью пейзажа. Если не сидела она на своем табурете в белой раме регистратурного окна, то непременно маячила ее темная фигура либо в восточных холмах, либо на каменистых склонах к западу от Поселка.
Молодой Медея любила море больше всего, но пожилой она чувствовала, что важнее смотреть на горы. Море, однако, Медее дорого, и она знает, как оно изменяется в зависимости от времени года:
[---] Медея родилась на морском берегу и знала здешнее море, как деревенский житель знает свой лес: все подавки воды, ее переменчивость и постоянство, цвет, меняющийся с утра до вечера, с
осени до весны, все ветры и течения вместе с их календарными сроками
Медея не променяла бы свои родные места ни на какие другие края. Теснейшую связь Медеи с родным краем характеризует и следующая цитата, в которой Медея сопоставляется с деревом, которое глубоко укоренилось в земле:
[Э]та безотлучная жизнь, которая сама по себе стремительно и бурно менялась [---] придала в конце концов Медее прочность дерева, вплетшего корни в каменистую почву, под неизменным солнцем, совершающим свое ежедневное и ежегодное движение, да под неизменным ветром с его сезонными запахами то высыхающих на берегу водорослей, то вянущих под солнцем фруктов, то горькой полыни
С матриархальной парадигмой, с точки зрения которой в романе наблюдается мир, связаны, кроме крепкой связи с природой, подсознание, непосредственное испытание, медленная трансформация, мифическое восприятие мира и питательное и ухаживающее отношение к младшим и более слабым. В последнем разделе мы уже рассказали о том, как женщины романа ухаживают за детьми. Среди детей появляется мальчик с недостатками умственного и физического развития Виталис. О нём заботятся очень хорошо и другие дети с ним играют. Медея знает, как лелеять неговорящего ребёнка:
По вечерам Медея часто держала Виталиса на руках, прижимая спинкой к своей груди и поглаживая маленькую головенку и вялую шейку. Он любил, когда его гладили, — прикосновения, вероятно, отчасти заменяли ему словесное общение
Окормляющее отношение к младшим очень хорошо описано в цитате, в которой все едят из общего котла еду, сделанную из даров природы:
На костре, в кривом от старости котелке, Ника сварила суп из холостяцких пакетиков, в который чего только не бросила: крошки и кусочки хлеба, сметенные после завтрака со стола и завернутые в полотняную тряпочку, рубленые вычистки вчерашнего щавеля и даже
твердые листики богородичной травы, сорванные по дороге к бухте. [---] Она (Нора — ЭЛ) черпала деревянной ложкой из общего котла, подложив под ложку, как это делала Медея, кусок хлеба, ела густой пахучий суп с давно забытым детским чувством голода [---].
В матриархальной культуре стремятся в центр или внутрь, и центром дома является домашний очаг, который считается святым. Также и в Медеином доме домашний очаг играет важную роль. Он создаёт теплоту и чувство безопасности, и на нем готовят еду:
[---] [Б]росив в свою умную печурку, которая была мало топлива, но давала много тепла, горсть хвороста и два полена, разложила на столе изношенную простыню и прикидывала: то ли порезать ее на кухонные полотенца, то ли, вырезав рваную середину, сшить из нее детскую простыню
В цитате, приведённой выше, можно видеть и другую черту матриархальной парадигмы: рукоделие. Медея занимается рукоделием по практическим причинам, она не выбрасывает ничего, что возможно починить. Рукоделием занимается также работающая сценографом Ника:
Медея налила кофе в грубую керамическую чашку, из которой пила уже лет пятнадцать. Чашка была тяжелой и нескладной. Это был подарок племянницы Ники, одна из первых ее керамик, плод недолгого увлечения лепкой.
Кроме рукоделия и приготовления пищи, в женскую работу включаются, например, стирка белья и уход за детьми. Мы уже рассказали об уходе за детьми и о их кормлении, но в романе «Медея и её дети» несколько раз говорится и о других домашних работах:
Медея выросла в доме, где обед варили в котлах, мариновали баклажаны в бочках, а на крышах пудами сушили фрукты, отдававшие свои сладкие запахи соленому морскому ветерку. Между делами рождались новые братья и сестры и наполняли дом. [---] В огромных баках, поставленных на железные треноги, постоянно кипятилось белье, на кухне всегда кто-то пил кофе или вино, приезжали гости из Коктебеля или из Судака.
В романе «Медея и её дети» очень естественно говорится о круговороте жизни: рождениях, болезнях и смерти. С уходом за больного мужа Медея понимает, что болезнь и смерть — неизбежные части жизни:
Это было все-таки жизнь, и Медея готова была нести этот груз бесконечно
Она также считает, что разные события жизни происходят «не от несправедливости, а от самой природы жизни» . Этим она ссылается на том, что хорошие люди погибают слишком молодыми, как, например, погибший на фронте сын Елены Александр, и утонувший внук Елены маленький Павлик, но в этом нет ничьей вины.
Смерть и болезнь Самуила связываются в романе с цикличностью природы и сменой времени года. Когда Самуил заболевает, начинается осень. Однако, эта осень является милой и щедрой. С нашей точки зрения, это символизирует то, что болезнь, даже серьёзная, — это часть жизни, как и смерть. Без смерти не было бы жизни. Осенью и растениям надо сбрасывать плоды, чтобы вырасти из семён снова весной:
Прекрасным был этот последний год его жизни. Осень стояла во дворе тишайшая, кроткая, необыкновенно щедрая. Старые татарские виноградники, давно не чищенные и заброшенные, одарили землю своим последним урожаем. [---] Груши, персики и помидоры ломили ветви. [---] Украинские свиньи жирели на сладкой падалице, и медовый дух тлеюших плодов висел над Поселком.
Самуил умирает весной, в последнее воскресенье марта. Натуральная смерть — это не страшно, и, что самое важное, — это не конец; жизнь продолжается в другой форме, в другом мире:
Последнее воскресение марта выдалось совсем теплым и безветренным, и Самуил попросил вывести его во двор. [---] На ближнем откосе тужились тамариски, веточки их напряглись лиловым цветом, который весь хранился еще внутри. Он смотрел в сторону столовых гор, а они смотрели на него — дружелюбно, как равные на равного.
Круговорот жизни символизирует в романе также один очень старый символ бесконечной жизни — змея, которая возобновляется через сбрасывание кожуы Нора находит с дочкой змеиную кожу
Кроме смерти и болезни в книге говорится о других изменениях тела, и именно женского тела. В книге описываются тело тринадцатилетней Кати, которая «сильно выросла, обросла кое-где волосами, которые тут же и начала сбривать, и обзавелась хоть и маленькой, но вполне настоящей грудью» (43). Внешность пожилой женщины описывают, когда Медея вдруг замечает своё лицо в зеркале. Только сейчас она одобряет себя самое и свою внешность, и думает, зачем страдала от этого в юности
Сегодня же [---] она вдруг увидела свое лицо и удивилась ему. С годами оно еще больше удлинилось — вероятно, за счет опавших, съеденных двумя глубокими морщинами щек. Нос был фамильный и с годами не портился [---]. [---] Медея с некоторым удивлением разглядывала свое лицо [---] и поняла, что оно ей нравится. В отрочестве она много страдала от своей внешности: рыжие волосы, чрезмерный рост и чрезмерный рот, она стеснялась больших рук и мужского размера обуви, который носила... «Красивая старуха из меня образовалась», — усмехнулась Медея и покачала головой.
В романе описывается очень красиво крымская природа и особенно горные пейзажи, которые человеческим глазам даже невозможно вынести и вместить:
Отсюда открывался вид, почти непереносимый для глаза. [---] [В] этом месте ландшафт отказывался от обязательного следования оптическим законам [---]. Плавным круговым движением сюда было вписано все: террасированные горки, засаженные когда-то сплошь виноградниками, [---] столовые горы за ними, [---] а выше и дальше — древнейший горный массив, кудрявыми лесами у подножия, с проплешинами старых обвалов и голыми причудливыми скальными фигурами и прихотливыми природными сооружениями, жилищами умерших камней на самых вершинах, и невозможно было понять, то ли каменная корка гор плавает в синей чаше моря, охватывающего полгоризонта, то ли огромное кольцо гор, не вместимое глазом, хранить в себе продолговатую каплю Черного моря.
Кроме природы и цикличности жизни, с матриархальной парадигмой связаны подсознание, мистика и интуиция. Медее является во сне, например, предвестие смерти Сталина . Внучка её сестры Маша является особенно чувствительной и верит в судьбу:
[О]т раннего прикосновения к темной бездне безумия в ней остались тонкий слух к мистике, чуткость к миру и художественное воображение [---]
Самым важным делом, возникающим в матриархальной парадигме, и в романе Л. Улицкой, на наш взгляд, является авторитетная власть матери. Медея Мендес обладает авторитетной властью. Дома у неё преобладают строгие правила, особенно за столом,
«и те из племянников, кому уклад ее дома не нравился, сюда и не приезжали» (24). Даже необъяснимые законы соблюдаются всеми жильцами из уважения к Медее.
«Впрочем, чем закон необъяснимей, тем и убедительней». Уважение к Медее родственников видно и в том, что никто входит в её комнату без приглашения.
Мы считаем, что Медею уважают потому, что она хранит семейные тайны. Она много видела в своей жизни, но она не комментирует чужие решения, не морализует. не осуждает выборы, сделанные другими людьми. Она является наблюдательной по природе, и родственники знают, что даже не стоит стараться скрывать ничего от нее:
[...][С]крывать что бы то ни было от Медеи нужды не было: молодежь всегда была уверена, что Медея знает все про всех
Способами переписывания мифов в романе Людмилы Улицкой «Медея и её дети» являются таким образом, опровержение мифа о Медее, воспоминание об уже почти забытом мифе Матери-Природы и репроблематизация мифа об идеальном материнстве Мадонны.
Медея у Л. Улицкой трансформируется в совсем другой по сравнению с мифической Медеей образ. Медея в романе Л. Улицкой является совершенной противоположностью коварной колдунье-убийце Медее. В романе «Медея и её дети» этот образ убийцы и роковой женщины, представленный патриархальным мифом, трансформируется в образ милосердной женщины, живущей традиционной жизнью, вокруг которой собирается весь большой род. Эта милая женщина не убивает своих детей, а с любовью заботится о чужих детях. Она является хранительницей семейных традиций, и через это продолжательницей рода.
Людмила Улицкая разнообразит образ материнства в своем романе. Мадонна является покорной, девственной, несексуальной матерью. С ней связывается также самоотверженность. В «Медее и её детях» мы видим много персонажей-женщин, большинство из которых являются матерями. Л. Улицкая показывает очень многообразный ряд матерей, из которых некоторые являются слишком строгими к самим себе, у некоторых есть очень активная половая жизнь и у некоторых нет биологических детей. Но, несмотря на это, они все матери. Роман показывает то, что материнство не может быть строго определено. Переписывание мифа о Мадонне расширяет образ матери патриархальной парадигмы и даёт женщинам множество образов для самоотождествления.
Воспоминанием о почти забытом мифе Матери-Природы матриархальной парадигмы в романе «Медея и её дети» хотят укреплять чувство коллективной женственности и вообще идентичность женщин. По нашему мнению, воспоминанием этого мифа хотят
сказать и о том, что сохранение традиции является важным. Человеку надо помнить и понимать свои корни, свою историю. Матриархальный миф о Матери-Природе говорит об отношениях с природой, обо всем том, что человеку естественно и натурально. Сегодня люди потеряли контакт с природой, которая стала им чужой. Использованием мифа Матери-Природы автор, может быть, хотела напоминать, что надо снова строит этот контакт.
Мы различили в романе «Медея и её дети» три мифа женственности, которые Л. Улицкая переписала. Мифы о Медее и Мадонне сильно трансформировались в романе. Миф Медеи был полностью переосмыслен, а миф Мадонны, с нашей точки зрения, был расширен и тоже переосмыслен – вместо девственного, самоотверженного материнства Улицкая представляет модель одобряющей самое себя, свою сексуальность, и сексуальность других людей, женственность. Матриархальный миф о Матери-Природе не изменяется в романе радикально. Миф напоминает о том, что человек – часть природы. Располагая в центр мира женщин, матриархальный миф также укрепляет чувство коллективной, крепкой женственности.
Женщины относятся часто к себе слишком строго, и стараются выполнять невозможные ожидания и требования общества. На наш взгляд, переписыванием таких ставших стереотипными, или обязывающими женщин мифов, как миф о Медее и миф идеального материнства Мадонны, роман «Медея и её дети» даёт женщинам позитивные образы, с которыми они могут отождествиться. Вместе с напоминанием о матриархальном мифе, располагающем женщин в центре, эти три переписанные мифа укрепляют идентичность женщин и создают позитивный образ сильной женственности. Вообще, роман Людмилы Улицкой «Медея и её дети» можно рассматривать как текст, поддерживающий женщин.
